Напролом — 2 — Сострадание
2. Соcтрадание
Мне было восемь. Пост-пионерский лагерь. Мы вчетвером неожиданно жестко побили двух детдомовцев из нашего отряда, за то, что они воровали нашу одежду. Я был самый младший, вперед не лез, бил уже поваленных на пол. Заранее вынул толстую тяжелую полку из шкафа и с размаху дубасил по спинам и головам. Детдомовцы были явно привычные к поражениям, и особо не сопротивлялись. Мы попинали их напоследок, отобрали свои вещи и ушли. От вожатых нам за это влетело, но мы решили, что вполне справедливо забрали свое и вину признавать отказались.
Я не чувствовал никакой вины. Но догнало другое: эти двое явно страдали и до того, как получили от нас. И будут страдать. В детдоме они оказались потому, что у них нет родителей. Да и в принципе у них ничего нет. К нам, в обычный отряд, их перевели, чтобы свои не загрызли, скорее всего. Они будут страдать, пока жизнь рано или поздно не закончится. И они знают об этом. Как я. ((Я)). (((Я))). Я готов был отдать все свои вещи, чтоб избавиться от чужого страдания. Но не отдал.
«Все ведь знают, да?», — я думал, — «Это ведь для всех западня? Общая?» В груди что-то жгло, разливалось по телу, подступало к горлу, дрожало в пальцах, щипало глаза. Сострадание? Я с собой-то не знал, что делать, тут еще это.
Любовь поднимает своё поганое рыло
Страх, что был до этого, был гораздо понятнее. А теперь чужое горе стало хуже своего. Чужая грусть, чужие слезы — все жгло. Нежность накатывала волнами . Как тошнота. «Ну не надо, слышь, не надо», — я отмахивался, злился даже, но ничего не мог поделать, — «ну пожалуйста, слышь!» Благословлял каждого встречного самодельной молитвой. Только бы они перестали страдать. Только бы мне не переживать и своё и чужое. Общее.
Потом умер наш кот. Сожрал что-то, может фольгу. Мучался несколько часов, жалобно пищал, хрипел. Пытался забиться за холодильник, но не смог. Я сидел с ним, пока он не затих. Потом нес его в сумке хоронить. Обливаясь слезами копал землю в парке. Не мог успокоиться несколько месяцев. Всех зверей тоже было жалко.
С годами очередь на сострадание разрослась неимоверно. Край — жгли костер с пацанами во дворе и они стали кидать в огонь дождевых червей. Черви шипели и нелепо дергались. Я не смог на это спокойно смотреть и пытался червей спасать. «Гринпис!», — смеялись пацаны, — «пацифик!» И закидывали червей обратно. С друзьями я поругался, ушел. Хватит.
Меня швыряло во все стороны. «Чувствительный», «слишком добрый», нахер идите. Я не хотел все это переживать, не справлялся. Хотелось спокойствия, невозмутимости. Было же раньше нормально. С моих младенческих фотографий улыбался даосский мудрец. Как будто он знал все, что надо было знать, а я потом забыл. И началась эта дурацкая карусель.
Надо было успокаиваться. Вот я и успокаивался следующие десять лет. И перестарался.
